Между людьми - Страница 57

Прежде дядя любил ходить пешком, теперь он ездил, и тетка тоже ездила; а лошадь была почтовая, даровая. Теперь его знал весь город, и все ему кланялись, а это ему очень нравилось. Тетка тоже кланялась; во она редко выходила с мужем: ей и лень было, и почему-то неловко казалось показаться на улице; она так любила свою комнату, что постоянно после обеда сидела у окна и наблюдала за всем, что происходило на улице и в барском доме.

- Ну, как ревизор? - спросил меня дядя.

- Уехал.

- А ведь ты просился в Петербург?

- Просился.

- Я тебе говорил раньше свое мнение… - он сказал это тоном начальника, каким не говорил раньше.

Пришел крестьянин получать письмо, и дядя ушел в контору, которая помещалась в квартире дяди, в небольшой угловой комнате. Подсела ко мне тетка.

- Ну, как Лена? - спросила она меня.

- Положение ее плохое…

- Я говорила самому, чтобы ее взять к нам, да он говорит - самим тесно будет.

- Вы, мамаша, позволите мне жениться на ней?

Тетку это как будто удивило. Она долго молчала; наконец сказала:

- Да ведь у ней ничего нет.

- Да ведь и вы так же выходили замуж.

- Я девица была. Да и прежде проще было, а ныне дороговизна страшная.

- Все-таки можно жить.

- Ты сам знаешь, не маленький. Ты вырос. Мы тебя вскормили, вспоили. Ты и прежде нас не слушался, в Орех уехал, теперь без нашего спросу в Петербург едешь.

- Мне бы не хотелось так делать. Вы Лену знаете.

- Делай как знаешь, а мы к тебе на свадьбу не поедем… Пришел дядя.

- Слышишь? Он на Ленке жениться хочет.

- Еще лучше!

Дядя долго ворчал, но отказа не давал, потому, вероятно, что думал: он, может быть, не поедет в Петербург. После обеда я сказал им, что через неделю еду в Петербург. Это их поразило. Они долго бледнели.

- Ну, что ты скажешь на это? - спросила тетка дядю.

- Ну, вот! - сказал только дядя.

В этих словах высказывалось горе. Дядя тяжело вздохнул. Мне жалко их стало обоих. "Зачем мне ехать? не поеду", - подумал я и хотел сказать им это, но язык не поворачивался.

- Бог с тобой, Петр Иваныч, - сказал дядя.

Ему как будто плакать хотелось.

- Я, папаша, только съезжу.

- Бог с тобой! - сказала тетка и заплакала.

- На себя пеняй! Кто тебе велел женить брата? - сказал дядя и ушел в контору.

Тетка стала упрекать меня во всем, что она знала худого за мной, но больше плакала. Жалко мне было их обоих, хотелось воротить назад свое слово, но я не мог этого сделать. Мне представлялся Орех со всеми людьми, вся моя жизнь за все прожитое там время; меня манил к себе Петербург, меня тащило туда что-то.

- Что ты там будешь делать? шары продавать? - сказал мне дядя, пришедши из конторы.

- Я буду служить в министерстве… Дядя долго молчал.

- Поди-кось, без тебя там мало людей шатается без мест!

Я сказал, что ревизор меня полюбил и туда уже послали мой формуляр.

- А если тебя не переведут?

На этом-то я и сам задумывался. Кто знает, какие там порядки: может быть, в то время, как послан был оттуда запрос, уже вакансию мою заместили.

- Ну, я так съезжу!

- Эдакой богач! Служил бы знал, а не шатался без дела… Все бы ты ездил; эдак, брат, никакой должности некогда не получишь.

Жизнь обоих супругов была скучная, тем более что занятий мало. Встанут они в шесть-семь часов, напьются чаю. После чаю дядя отправляется в контору; если там делать нечего, он свистит, поет, барабанит по столу пальцами и рад не рад постороннему человеку, с которым можно потолковать о житье-бытье. Придет почта, получаются бумаги, почтальон сообщает новости, и эти новости обсуждаются дядей и теткой целую неделю. Тетка стряпает в кухне. Пробьет десять часов, дядя выпьет рюмку водки и опять скучает. В Двенадцатом часу опять выпьет рюмку водки и хочет обедать. Обед всегда бывает в первом часу, и после него, до шестого часу, супруги спят. После обеда опять скука: идти некуда, да и не в моде в этом городе. И скучает дядя, проклинает свою скуку и город… И проклинают они город еще потому, что содержание дорого, жалованья мало, доходов нет, и бывает часто, что дядя берет взаймы бумагу из судов, потому что казенных денег на этот предмет недостает.

У них я прожил четыре дня и скучал так, как некогда. Наконец нужно было ехать. Как раз к отъезду приехали два родственника: дядя Антипин с зятем.

- Вот, господа, посмотрите на парня! в Петербург едет, - сказал дядя. Он злился в это время.

- Хорошее дело, - сказал Антипин.

- А как, по-вашему, - ехать ему или нет?

Родственники толковали дяде, что я хорошо делаю, но дядя все злился. Тетка плакала.

- Коли так, нет тебе благословения! - закричал дядя.

- Полно! - уговаривали его родственники.

- Не ваше дело. Прокляну!

Но все-таки он дал мне шесть рублей денег.

Крепко я обнял тетку, и горько плакала она в это время. Дядя тоже утирал глаза, но он крепко злился на меня, говоря: выкормили соколика, и знать нас не хочет…

- Не забывайте меня, - говорил я им, садясь в повозку.

- Не забывай, Петинька! В люди выйдешь, вспомни нас, - говорила тетка.

Но тяжелее всего мне было расставаться с Леной. Из слов ее и обращения я понимал, что она любила меня, и любила давно. Да и к кому же ей больше привязаться, когда мы росли вместе года четыре? И мне припомнилось, что в это время мы сильно были расположены друг к другу, у нас не было ссор и тем более драк. Потом Лену любили наши родственники, мои родные, называли ее родной, я скучал об ней, когда ее не было у нас.

Уехал я в уездный город служить, прожил там два года, и страшно мне хотелось жить в Орехе, познакомиться с Леной как следует, устроить нашу жизнь так, чтобы не мешать друг другу, и, женившись на ней, иметь в ней хорошего, настоящего друга и вместе с ней учиться и развиваться. Это я хотел устроить и дошел до этого без всякой посторонней помощи, тем более - без книг; а в жизни я видел все какой-то разлад, сетование на судьбу и людей; в романах же и вообще в любви на разные манеры, кончающейся женитьбой или смертью героев, ничего похожего не было на мой план.